Я - стеклянный шар.
пятница, 02 июля 2021
"Что ты сделал? Кровь брата твоего вопиет ко Мне от земли. За это ты будешь проклят и будешь скитаться по земле"
Спустя 4 года. Это место никогда не пропадет. Я никогда не буду здесь жить. Но я всегда буду возвращаться. Сюда.
среда, 24 мая 2017
"Что ты сделал? Кровь брата твоего вопиет ко Мне от земли. За это ты будешь проклят и будешь скитаться по земле"
Прошло всего 8 месяцев с того момента, как мы стали встречаться. И 10 - с момента начала общения. Я не могу сказать, что знаю тебя. Не хватает целой жизни чтобы перестать удивлять самих себя своими поступками, что уж тут говорить о других людях. Разница в возрасте, разница в воспитании, присутствие отца в твоей семье, разница во внешности, увлечениях, характере, целях - мы разные абсолютно. Не говоря уж о том, что ты - мужчина. Ты одинок, у меня - ребенок - моя семья. Я более взрослая, хотя моложе. Ты - мой второй ребенок, хотя старше. Но за эти 8 месяцев, что мы жили вместе как семья, я поняла одно - ты - новатор, тебе не чужды перемены и ты стремишься к ним. Но эти перемены - твои. Придуманные тобой, разработанные тобой. И вот тут начинается твоя Зона Комфорта.
В неё входят: твоя мама, твой эгоцентризм, твои чувства. Разложу все по полочкам. Твоя мама: да куда же ты без нее? Твоя мама - твой дом. Но, твоя мама не в твоем доме. У тебя нет дома. У тебя есть мама. Папа тут не принимает никакого участия. Папа - твой папа и все. Но мама - это твоё Все. Это ты сам, это твоя семья, твоя любовь, твоя поддержка, твоя опора, твоя ширма. Без мамы - нельзя.
Дальше. Твой эгоцентризм. Ты - царь и Бог и этим все сказано. Не возможно никаких отношений если кто-то не принимает это всерьез. Тебе нужны хвалебные оды, даже если толком их не за что воспевать. Ты всегда прав и точка. Или восклицательный знак. Если кто-то не согласен, перечитайте еще раз: ты - всегда прав! Прочли? Дошло? Дальше - смирение. Большего ты не примешь. Да и куда большее, если и так уже Царь! Нет, ну кое в чем ты и царь - по знаку зодиака. Лев, не больше не меньше. Но пока, к сожалению, ты львенок.
И последнее, твои чувства. Если твои чувства выходят за границы разумного (с твоей точки зрения), то это - нарушение зоны комфорта. Табу. Ты любишь только так, как ты любишь, проявляешь свои чувства только так, как проявляешь. Ты не пытаешься делать для человека то, что хочет этот человек, ты даришь то, что удобно дарить тебе, говоришь те слова, что понятны лишь тебе, совершаешь "рыцарские" поступки, только на свой лад. А потом искренне обижаешься и не понимаешь - как это так, твоих чувств, пылких, ярких, огненных и не поняли. Не то, что не приняли, их даже не поняли. Ты просто гнёшь свою линию. Но тут же ты требуешь чтобы прислушались и к твоим чувствам, желаниям, потребностям. Ты в ответ начинаешь нападать, потому что твоя душа в глубине понимает что ты не прав. А лучший способ защиты - нападение. И это - твой конек.
Сделай что-нибудь в угоду другому человеку, сделай именно то, что просит он, а не то, как это выглядит удобнее с твоей стороны. Разумеется, откат ты не получишь. Тебе с этого никакой выгоды, но человек увидит твой порыв и хотя бы поймет твои чувства. А отсюда вытекает как минимум -благодарность, как максимум - ответные чувства.
Но этого не будет - действует Табу на Зону Комфорта.
В неё входят: твоя мама, твой эгоцентризм, твои чувства. Разложу все по полочкам. Твоя мама: да куда же ты без нее? Твоя мама - твой дом. Но, твоя мама не в твоем доме. У тебя нет дома. У тебя есть мама. Папа тут не принимает никакого участия. Папа - твой папа и все. Но мама - это твоё Все. Это ты сам, это твоя семья, твоя любовь, твоя поддержка, твоя опора, твоя ширма. Без мамы - нельзя.
Дальше. Твой эгоцентризм. Ты - царь и Бог и этим все сказано. Не возможно никаких отношений если кто-то не принимает это всерьез. Тебе нужны хвалебные оды, даже если толком их не за что воспевать. Ты всегда прав и точка. Или восклицательный знак. Если кто-то не согласен, перечитайте еще раз: ты - всегда прав! Прочли? Дошло? Дальше - смирение. Большего ты не примешь. Да и куда большее, если и так уже Царь! Нет, ну кое в чем ты и царь - по знаку зодиака. Лев, не больше не меньше. Но пока, к сожалению, ты львенок.
И последнее, твои чувства. Если твои чувства выходят за границы разумного (с твоей точки зрения), то это - нарушение зоны комфорта. Табу. Ты любишь только так, как ты любишь, проявляешь свои чувства только так, как проявляешь. Ты не пытаешься делать для человека то, что хочет этот человек, ты даришь то, что удобно дарить тебе, говоришь те слова, что понятны лишь тебе, совершаешь "рыцарские" поступки, только на свой лад. А потом искренне обижаешься и не понимаешь - как это так, твоих чувств, пылких, ярких, огненных и не поняли. Не то, что не приняли, их даже не поняли. Ты просто гнёшь свою линию. Но тут же ты требуешь чтобы прислушались и к твоим чувствам, желаниям, потребностям. Ты в ответ начинаешь нападать, потому что твоя душа в глубине понимает что ты не прав. А лучший способ защиты - нападение. И это - твой конек.
Сделай что-нибудь в угоду другому человеку, сделай именно то, что просит он, а не то, как это выглядит удобнее с твоей стороны. Разумеется, откат ты не получишь. Тебе с этого никакой выгоды, но человек увидит твой порыв и хотя бы поймет твои чувства. А отсюда вытекает как минимум -благодарность, как максимум - ответные чувства.
Но этого не будет - действует Табу на Зону Комфорта.
понедельник, 02 ноября 2015
"Что ты сделал? Кровь брата твоего вопиет ко Мне от земли. За это ты будешь проклят и будешь скитаться по земле"
Любить и правда больно. Это только первые пару месяцев ты летаешь и бабочки в животе тоже летают, но потом когда проходит первое воспаление души, открываются глаза, отворачивается сердце и в схватку вступает мозг. Он осмысливает, он думает над тем, что слышат уши, что видят глаза. И эйфория быстро проходит, развеивается как дымка. Пелена спадает и сердцу уже сложно пробиться к лидерской позиции. Органы чувств показывают отличные вещи, нежели увидело сердце. И человека мы либо перестаем любить, либо сердце у нас больно чувствительное и мы продолжаем любить со всеми недостатками. Наплевав на свои желания, на свои чувства. Мы любим и принижаем самих себя. Перестаем любить себя. Но кто же полюбит нас, если мы сами не можем этого сделать. Кому мы такие нужны? Полностью растворившиеся в другом человеке. Ведь мы уже прозрачны и можем развеяться на ветру подобно дымке любви. Мы сами становимся любовью.
Но никто не любит любовь. Все только владеют ею, выбрасывая потом или оставляя в своей коллекции. Любовь не нужна сама по себе. Нужно только то, что она может дать. Если же она не оправдывает наших ожиданий, то на что она нам? Мы пострадаем, поплачем в уголке, пожалуемся нашему сердцу на наше же сердце. По обвиняем самих себя и немного по ненавидим. После ненависть перекинется уже на бывший объект любви, обожания и восхищения некогда. Того, кого мы ранее любили и говорили об этом с большой буквы, готовые разорвать в клочья любого, кто посмеет усомниться в искренности наших чувств, мы теперь с легкостью поливаем грязью, обвиняем в том, в чем повинны сами. Мы снимаем с чистых и святых себя наряд порока и неправды. Нами снова руководит сердце. Оно вновь выступает первым. А сердце может лишь чувствовать, но не обдумывать и не анализировать. Мы не думаем, что виноваты мы, что можно было исправить ситуацию, что можно было когда-то сделать что-то по-другому и добиться другого результата. Мы сами начинаем чувствовать, сами идем к этому, сами хотим этого, стремимся. Позже, когда из-за нас же все и идет наперекосяк, мы сами начинаем калечить то, что некогда было для нас сияющим будущим. А потом приходит полная тишина. Когда сердце и опаленные ненавистью чувства снова уходят в глубь и начинает работу мозг. А он должен снова разгребать все то, что наворотило наше яростное желание.
Мы сами создаем проблемы и сами вынуждены потом решать их и горевать от них. Так кого же обвинять? И надо ли вообще обвинять? Зачем нужны виноватые?
Просто иногда надо делать не только то, что хочется нам. Если мы любим кого-то, то ему тоже надо давать бразды правления своими чувствами, своим сердцем. Возможно как раз таки он, наш возлюбленные образ лучше сможет распорядиться нашим сердцем. Ведь вручаем же мы его ему когда влюбляемся, так зачем же отбираем потом.
Но никто не любит любовь. Все только владеют ею, выбрасывая потом или оставляя в своей коллекции. Любовь не нужна сама по себе. Нужно только то, что она может дать. Если же она не оправдывает наших ожиданий, то на что она нам? Мы пострадаем, поплачем в уголке, пожалуемся нашему сердцу на наше же сердце. По обвиняем самих себя и немного по ненавидим. После ненависть перекинется уже на бывший объект любви, обожания и восхищения некогда. Того, кого мы ранее любили и говорили об этом с большой буквы, готовые разорвать в клочья любого, кто посмеет усомниться в искренности наших чувств, мы теперь с легкостью поливаем грязью, обвиняем в том, в чем повинны сами. Мы снимаем с чистых и святых себя наряд порока и неправды. Нами снова руководит сердце. Оно вновь выступает первым. А сердце может лишь чувствовать, но не обдумывать и не анализировать. Мы не думаем, что виноваты мы, что можно было исправить ситуацию, что можно было когда-то сделать что-то по-другому и добиться другого результата. Мы сами начинаем чувствовать, сами идем к этому, сами хотим этого, стремимся. Позже, когда из-за нас же все и идет наперекосяк, мы сами начинаем калечить то, что некогда было для нас сияющим будущим. А потом приходит полная тишина. Когда сердце и опаленные ненавистью чувства снова уходят в глубь и начинает работу мозг. А он должен снова разгребать все то, что наворотило наше яростное желание.
Мы сами создаем проблемы и сами вынуждены потом решать их и горевать от них. Так кого же обвинять? И надо ли вообще обвинять? Зачем нужны виноватые?
Просто иногда надо делать не только то, что хочется нам. Если мы любим кого-то, то ему тоже надо давать бразды правления своими чувствами, своим сердцем. Возможно как раз таки он, наш возлюбленные образ лучше сможет распорядиться нашим сердцем. Ведь вручаем же мы его ему когда влюбляемся, так зачем же отбираем потом.
суббота, 21 ноября 2009
"Что ты сделал? Кровь брата твоего вопиет ко Мне от земли. За это ты будешь проклят и будешь скитаться по земле"
Сегодня хороший день. И он действительно такой. С самого утра светит солнышко, ласково пробираясь сквозь слипшиеся от остатков сладкого сна, реснички, заставляя проснуться. Легко вспархиваешь с постели, отодвигаешь наполненные пылью занавески, кажущиеся тяжёлыми и неподъемными после объятий сна и тёплой постели. Жмуришься, и говоришь сам себе: Сегодня будет отличный день.
Выйдя на Невский проспект - переполненную, душную улицу, по которой бегают, не ходят а именно бегают уставшие, злые люди, с ошейниками на шеях, и цепями, громко и недовольно скрипящими от ржавости и ветхости. Эти цепи и ошейники не что иное, как проблемы, заботы, дела, которые лепятся к людям без разбора.
Кто то ругается вслух, кто-о по телефону, кто-то про себя, кто-то молчит..... но все эти люди, наполнявшие, заполнявшие и переполнявшие Невский проспект, все спешили куда-то, а в головах прочно пригвоздились к насиженным местам думы, проблемы, никогда не решающиеся, мысли, мечты, никогда не сбывающиеся, рассказы, стихотворения, никогда не бывающие романтическими, просто ненужными пыльными вещами, которые потом без суда и следствия выкидывают в первый попавшийся Детский Дом, Дом Низих, и Нуждающихся, Свалку.... Только их мысли никто не подберёт, как ненужных хлам.
Но вот среди одноцветной серой толпы мелькнула разноцветная рубашка. По асфальту, немного потрескавшемуся и неровному, зашаркали с непринуждённым скрежетом, лёгкие белые кроссовки. Руки, украшенные летними перчатками с вышитыми на клеточке розами, не толкали бегущее стадо, а обнимали за талию, немного отодвигая в сторону, освобождая себе толику места, чтобы продолжать путь. Люди уже не чувствовали этих ласковых объятий. Они бежали без оглядки. не различая, толкнут их, пихнут, или ласково отстранят. Ответ был один и тот же - угрюмый взгляд, насупившееся брови, дёргающиеся губы.
А Этот единственный Человек шёл медленно, прогуливаясь, не спеша и не ломясь обогнать. Его голубые, словно вобравшие в себя небо,глаза, лукаво и вместе с тем несравненно нежно и всеобъемлюще смотрели на старые здания, грубых людей, злобный транспорт. Губы улыбались, открывая мир тепла. Длинные чёрные волосы бились за спиной, играя в прятки на ветру, ласковом и тёплом, как и объятия Этого Человека.
Но, не успев как следует насладится Незнакомцем, излучающим Свет и Жизнь, ты моргаешь. А так жалко упустить эту волшебную секунду, просмотреть эту дугу его шага, когда нога отрывается от земли и несётся в полёте к новой встречи с асфальтом, пока она целует его и обнимает, чтобы расстаться снова на ту же секунду. И этот миг, как жалко его. Как хочется не моргать, но глаза наполняются резью, и солёной влагой. Моргаешь.
И всё меняется, будто не было того мига, мига Волшебства. Солнце прячется за тучки, Идёт дождь. Но идёт лишь он. Всё остальное замирает на мгновение, на эту потраченную секунду. Идёт уже не дождь, а просто вода обрушивается сверху. Но все стоят. Люди, замершие на ходу, деревья, колеблющиеся от ветра, превратившегося в ураган, даже часы, и те замерли. Время Остановилось, но только не для Природы. И, как ни странно, ни для Этого Человека. Он просто стоял, смотря вверх и ловя посиневшими от холодной влаги, губами, дождинки, капельки, которые оседали на его длинных ресницах, скатывались по кончику носа, падали, разбиваясь на тысячи осколков, к кроссовкам. Он поднял руки и зааплодировал. Зааплодировал представлению, разыгравшемуся у него на глазах.
И тут всё прошло. Люди снова пошли дальше, на ходу доставая зонтики, прикрываясь газетами, портфелями, пакетами. Мокрый асфальт стал чёрным, трещинки наполнились водой, которая разбрызгивалась от бега торопливого Стада. И никто не обратил внимание на единственный кусочек асфальта, который был по прежнему сух. Там стоял Этот Человек, который растворился в своих мыслях, мечтах, ведь их до этого у него не было.
Выйдя на Невский проспект - переполненную, душную улицу, по которой бегают, не ходят а именно бегают уставшие, злые люди, с ошейниками на шеях, и цепями, громко и недовольно скрипящими от ржавости и ветхости. Эти цепи и ошейники не что иное, как проблемы, заботы, дела, которые лепятся к людям без разбора.
Кто то ругается вслух, кто-о по телефону, кто-то про себя, кто-то молчит..... но все эти люди, наполнявшие, заполнявшие и переполнявшие Невский проспект, все спешили куда-то, а в головах прочно пригвоздились к насиженным местам думы, проблемы, никогда не решающиеся, мысли, мечты, никогда не сбывающиеся, рассказы, стихотворения, никогда не бывающие романтическими, просто ненужными пыльными вещами, которые потом без суда и следствия выкидывают в первый попавшийся Детский Дом, Дом Низих, и Нуждающихся, Свалку.... Только их мысли никто не подберёт, как ненужных хлам.
Но вот среди одноцветной серой толпы мелькнула разноцветная рубашка. По асфальту, немного потрескавшемуся и неровному, зашаркали с непринуждённым скрежетом, лёгкие белые кроссовки. Руки, украшенные летними перчатками с вышитыми на клеточке розами, не толкали бегущее стадо, а обнимали за талию, немного отодвигая в сторону, освобождая себе толику места, чтобы продолжать путь. Люди уже не чувствовали этих ласковых объятий. Они бежали без оглядки. не различая, толкнут их, пихнут, или ласково отстранят. Ответ был один и тот же - угрюмый взгляд, насупившееся брови, дёргающиеся губы.
А Этот единственный Человек шёл медленно, прогуливаясь, не спеша и не ломясь обогнать. Его голубые, словно вобравшие в себя небо,глаза, лукаво и вместе с тем несравненно нежно и всеобъемлюще смотрели на старые здания, грубых людей, злобный транспорт. Губы улыбались, открывая мир тепла. Длинные чёрные волосы бились за спиной, играя в прятки на ветру, ласковом и тёплом, как и объятия Этого Человека.
Но, не успев как следует насладится Незнакомцем, излучающим Свет и Жизнь, ты моргаешь. А так жалко упустить эту волшебную секунду, просмотреть эту дугу его шага, когда нога отрывается от земли и несётся в полёте к новой встречи с асфальтом, пока она целует его и обнимает, чтобы расстаться снова на ту же секунду. И этот миг, как жалко его. Как хочется не моргать, но глаза наполняются резью, и солёной влагой. Моргаешь.
И всё меняется, будто не было того мига, мига Волшебства. Солнце прячется за тучки, Идёт дождь. Но идёт лишь он. Всё остальное замирает на мгновение, на эту потраченную секунду. Идёт уже не дождь, а просто вода обрушивается сверху. Но все стоят. Люди, замершие на ходу, деревья, колеблющиеся от ветра, превратившегося в ураган, даже часы, и те замерли. Время Остановилось, но только не для Природы. И, как ни странно, ни для Этого Человека. Он просто стоял, смотря вверх и ловя посиневшими от холодной влаги, губами, дождинки, капельки, которые оседали на его длинных ресницах, скатывались по кончику носа, падали, разбиваясь на тысячи осколков, к кроссовкам. Он поднял руки и зааплодировал. Зааплодировал представлению, разыгравшемуся у него на глазах.
И тут всё прошло. Люди снова пошли дальше, на ходу доставая зонтики, прикрываясь газетами, портфелями, пакетами. Мокрый асфальт стал чёрным, трещинки наполнились водой, которая разбрызгивалась от бега торопливого Стада. И никто не обратил внимание на единственный кусочек асфальта, который был по прежнему сух. Там стоял Этот Человек, который растворился в своих мыслях, мечтах, ведь их до этого у него не было.
"Что ты сделал? Кровь брата твоего вопиет ко Мне от земли. За это ты будешь проклят и будешь скитаться по земле"
Город. Тусклый, не видящий лучика солнца, пыльный Город. Да. Так и есть. На домах - не высоких, всего в два-три этажа, будто повисла огромная паутина, которая, словно пелена закрыла глаза людям; которая, как хамелеон сливается с окружающим миром, не давая увидеть Город.
В этом Городе всё настолько миниатюрное и хрупкое, что кажется, будто малейший шорох - и он просто расспется, как карточная колода.
Но шорохов нет в этом Городе. Здесь нет ничего, что могло бы потревожить это Сонное Царство. Даже Морские ветра не дуют в эту сторону. Зефир не играет с тюлями и шторами в открытых окнах. Да и окна здесь закрыты.
Маленький Город находится на берегу Моря. Но чайки не прилетают на этот берег.
Но, как бы ни был мал этот Город, там существует Метро. На ветке всего две станции - Вечность и Лето. И расстояние между этими станциями ровно двадцать лет.
Поэтому люди не выходят из домов, не садятся в уютные, но уже скрипучие поезда. На них мало кто ездит. И поэтому люди из всего двух районов Города почти не знают друг друга - это как два ОТДЕЛЬНЫХ Города, находящихся в одном Целом.
Поэтому в этом городе не принято ходить в Гости, или созваниваться. Есть телефоны - нет друзей. Есть семьи - нет любви. И только пыльные, обтекаемые столы и стулья, красивые, прозрачные сервизы, "праздничные", стоят в комнатах - "праздничных", в которых собирается лишь Семья.
Понятие Семья в этом Городе тоже относительное. Нет того чувства единства, нет той красоты, нет души, нет счастья.
Есть тело, есть второе. Из союза двух тел появляется третье такое же никчёмное тело. А потом это тело убежит, построит свой серый, паутинный домик, и будет жить под одной крышей, с таким же как она, рождённым кем-то бесчувственным, голым телом.
И нет в этих телах жил, нет и крови.
На телах нет одежды. Она не нужна тоу, у кого нет стыда.
В лицах нет улыбок, нету счастья,
На них нет света Божества.
И живут так люди, безвозмездно, каря самих себя, от серости бытия. И никто им не поможет, никто не видет Город, никто не слышет плача, ведь Тела не плачут. А значит, всё продолжается. Законченность, кольцо.
В этом Городе всё настолько миниатюрное и хрупкое, что кажется, будто малейший шорох - и он просто расспется, как карточная колода.
Но шорохов нет в этом Городе. Здесь нет ничего, что могло бы потревожить это Сонное Царство. Даже Морские ветра не дуют в эту сторону. Зефир не играет с тюлями и шторами в открытых окнах. Да и окна здесь закрыты.
Маленький Город находится на берегу Моря. Но чайки не прилетают на этот берег.
Но, как бы ни был мал этот Город, там существует Метро. На ветке всего две станции - Вечность и Лето. И расстояние между этими станциями ровно двадцать лет.
Поэтому люди не выходят из домов, не садятся в уютные, но уже скрипучие поезда. На них мало кто ездит. И поэтому люди из всего двух районов Города почти не знают друг друга - это как два ОТДЕЛЬНЫХ Города, находящихся в одном Целом.
Поэтому в этом городе не принято ходить в Гости, или созваниваться. Есть телефоны - нет друзей. Есть семьи - нет любви. И только пыльные, обтекаемые столы и стулья, красивые, прозрачные сервизы, "праздничные", стоят в комнатах - "праздничных", в которых собирается лишь Семья.
Понятие Семья в этом Городе тоже относительное. Нет того чувства единства, нет той красоты, нет души, нет счастья.
Есть тело, есть второе. Из союза двух тел появляется третье такое же никчёмное тело. А потом это тело убежит, построит свой серый, паутинный домик, и будет жить под одной крышей, с таким же как она, рождённым кем-то бесчувственным, голым телом.
И нет в этих телах жил, нет и крови.
На телах нет одежды. Она не нужна тоу, у кого нет стыда.
В лицах нет улыбок, нету счастья,
На них нет света Божества.
И живут так люди, безвозмездно, каря самих себя, от серости бытия. И никто им не поможет, никто не видет Город, никто не слышет плача, ведь Тела не плачут. А значит, всё продолжается. Законченность, кольцо.
"Что ты сделал? Кровь брата твоего вопиет ко Мне от земли. За это ты будешь проклят и будешь скитаться по земле"
-А ведь по сути то, я никому не нужна. - Сказала девушка, и печальным взглядом скользнула по фигуре девушки, стоящей рядом.
У говорившей не было ни плаща, ни куртки, не было даже свитера, и она немного дрожала на ветру. Её глаза слезились от порывистого ветра; губы посинели, а цвет лица стал близок к цвету заледенелой малины. Тоненькие пальчики девушки потрескались, и покрылись ледяной коркой, ногти из розовых, превратились в фиолетовые. Из одежды, единственное, что было на девушке - это тонкая, когда-то белая футболочка с длинным рукавом, и старые, потёртые джинсы, местами обледенелые, и задубевшие. Ноги были босыми, потрескавшимися от снега, на котором и стояла девушка. Рыжие волосы превратились в сосульки, и больно хлестали по лицу, царапая кожу.
Другая девушка, стоящая рядом с первой, была в противоположность ей, одета. На ней были чёрные, грубой формы, сапоги на высокой платформе, чёрная юбка до колен,и запахнутый плащ с меховым воротом. Из-под чёрной шапки выбивались рыжие кудри.
-Так, что все всё равно, будет... - продолжала первая девушка.
-А тебе от этого, что будет? - спросила её вторая.
Первая девушка моргнула, и ветер унёс слезинки.
-Облегчение? - Продолжала вторая. - Бегство....У тебя, что, нет никакой гордости? Почему ты не борешься, а сдаёшься?
-Я....я боролась....всю жизнь боролась. И к чему это привело? Ни к чему. Я ничего не достигла, никому не смогла помочь, ничего не накопила, и не сохранила. Но, Боже. я так много потеряла, столько вытерпела, перечувствовала того, чего не хотела... - Первая девушка снова залилась слезами.
-Ты сейчас плачешь, из-за своей участи. Не из-за участи других, а из жалости к самой себе. Ты пала. Очень низко пала. Ты ведь понимаешь. что ничего не добьёшься этим. - Девушка кивнула вниз, туда, где, рядом с высокоэтажкой, на краю которой стояли два силуэта, ходили люди.
Ходили с зонтиками, чтобы укрыться от снега, хлопьями падающего с неба; ходили в шапках с козырьками; ходили в солнечных очках, чтобы не ослепнуть, глядя на блестящий, чистый снег, который и правда слепил и туманил взор.
-Там все счастливы. А здесь не счастлива лишь ты. Так может ты присоединишься к ним? - Вторая девушка сделала шаг вперёд и протянула руку.
Первая девушка посмотрела вниз, и, сквозь пелену снега, увидела, как одни, и правда, спешат укрыться от снегопада, а другие, как та девушка, что кружится, сорвав с головы шапку, растрепав рыжие волосы, ловит снежинки ртом, и заливисто смеётся, открыто веселятся.
И тут, у стоящей на краю, что-то перевернулось в груди. Она увидела мир с совершенно другой стороны. Она повернулась лицом ко второй девушке, посмотрела на протянутую руку, и улыбнулась.
-Да, ты права. Я буду с ними. Всегда.... мы навсегда будем вместе.... я , и их любовь...... - После чего оттолкнулась ногами от холодного камня дома, и пропала из виду.
Вторая девушка опустила руку и, повернувшись, пошла к лестнице, ведущей вниз.
А там, далеко внизу, ходили, смеялись, бегали, рыжие люди, на белом снегу.
У говорившей не было ни плаща, ни куртки, не было даже свитера, и она немного дрожала на ветру. Её глаза слезились от порывистого ветра; губы посинели, а цвет лица стал близок к цвету заледенелой малины. Тоненькие пальчики девушки потрескались, и покрылись ледяной коркой, ногти из розовых, превратились в фиолетовые. Из одежды, единственное, что было на девушке - это тонкая, когда-то белая футболочка с длинным рукавом, и старые, потёртые джинсы, местами обледенелые, и задубевшие. Ноги были босыми, потрескавшимися от снега, на котором и стояла девушка. Рыжие волосы превратились в сосульки, и больно хлестали по лицу, царапая кожу.
Другая девушка, стоящая рядом с первой, была в противоположность ей, одета. На ней были чёрные, грубой формы, сапоги на высокой платформе, чёрная юбка до колен,и запахнутый плащ с меховым воротом. Из-под чёрной шапки выбивались рыжие кудри.
-Так, что все всё равно, будет... - продолжала первая девушка.
-А тебе от этого, что будет? - спросила её вторая.
Первая девушка моргнула, и ветер унёс слезинки.
-Облегчение? - Продолжала вторая. - Бегство....У тебя, что, нет никакой гордости? Почему ты не борешься, а сдаёшься?
-Я....я боролась....всю жизнь боролась. И к чему это привело? Ни к чему. Я ничего не достигла, никому не смогла помочь, ничего не накопила, и не сохранила. Но, Боже. я так много потеряла, столько вытерпела, перечувствовала того, чего не хотела... - Первая девушка снова залилась слезами.
-Ты сейчас плачешь, из-за своей участи. Не из-за участи других, а из жалости к самой себе. Ты пала. Очень низко пала. Ты ведь понимаешь. что ничего не добьёшься этим. - Девушка кивнула вниз, туда, где, рядом с высокоэтажкой, на краю которой стояли два силуэта, ходили люди.
Ходили с зонтиками, чтобы укрыться от снега, хлопьями падающего с неба; ходили в шапках с козырьками; ходили в солнечных очках, чтобы не ослепнуть, глядя на блестящий, чистый снег, который и правда слепил и туманил взор.
-Там все счастливы. А здесь не счастлива лишь ты. Так может ты присоединишься к ним? - Вторая девушка сделала шаг вперёд и протянула руку.
Первая девушка посмотрела вниз, и, сквозь пелену снега, увидела, как одни, и правда, спешат укрыться от снегопада, а другие, как та девушка, что кружится, сорвав с головы шапку, растрепав рыжие волосы, ловит снежинки ртом, и заливисто смеётся, открыто веселятся.
И тут, у стоящей на краю, что-то перевернулось в груди. Она увидела мир с совершенно другой стороны. Она повернулась лицом ко второй девушке, посмотрела на протянутую руку, и улыбнулась.
-Да, ты права. Я буду с ними. Всегда.... мы навсегда будем вместе.... я , и их любовь...... - После чего оттолкнулась ногами от холодного камня дома, и пропала из виду.
Вторая девушка опустила руку и, повернувшись, пошла к лестнице, ведущей вниз.
А там, далеко внизу, ходили, смеялись, бегали, рыжие люди, на белом снегу.
понедельник, 14 сентября 2009
"Что ты сделал? Кровь брата твоего вопиет ко Мне от земли. За это ты будешь проклят и будешь скитаться по земле"
Её звали Винера. И она была целиком моя. Её тело, её глаза, губы, изгибы, кровь – всё принадлежало мне. И я был,…нет,…не рад, просто был! Для меня она не была единственной и неповторимой. Просто Ви – вот, кто она для меня. И мне этого достаточно,…как и ей.
Было бы грубой ошибкой сказать, что мы любовники. О, нет! Мы даже не спим. Мы не любим. Но мы нуждаемся. Друг в друге.
То, чем мы занимаемся, можно назвать лишь трахом. Да! Я привязываю её к кровати и начинаю грубо трахать. Без ласк! Это неприемлемо. Между нами не может быть нежности! Единственное, что я позволяю себе, так это зализать раны от цепей на её запястьях, а также следы клыков на шее.
Но и это я делаю не из-за чувств. Даже не из жалости. Я просто не люблю смотреть на уродливость. Я не прикоснусь к ней, если увижу хоть один синяк на её теле! Она должна быть идеальна! Хотя бы для меня…
Вы спросите, так зачем же я занимаюсь этим с ней, если могу решить все проблемы своими руками, или найти хорошую шлюху? Но я скажу вам так: я не хочу пачкать свои руки – мне неприятен запах семени; и также я не буду проникать в чужое тело, я ведь не знаю, чем это обернётся для меня, и для неё. Убивать я не хочу. А из-за секса со мной женщина умрёт.
Секс со мной не обычен. Я не люблю просто получать интерес, удовлетворять физические потребности. Мне нужно получить всё по полной!
Почему именно Ви?
Я уверен в ней и всё. Во-первых, она не заразит меня какой-нибудь дрянью. Она никогда не болеет. Я тоже не заболею, но, согласитесь, не приятно вставлять девчонке, у которой СПИД. Даже вид и запах – другие.
Ну, и во-вторых, пожалуй, самое главное: я могу сознательно покромсать её внутри, порвать влагалище, расцарапать сфинктер, просунуть руку до живота и вырвать матку. Ви не будет стонать от наслаждения, хотя секс со мной доставляет ей безграничное удовольствие; она не будет верещать от боли. Она уснёт и проснётся целой. Вы спросите, как?
Я отвечу. Мы – монстры. Мы можем умереть, разорваться на миллионы клеток, и потом собраться вновь. Да, боль будет, но от боли мы засыпаем. И будем спать ровно столько, сколько потребуется времени до полного восстановления.
Ви я причиняю не много неудобств, и рву её так, чтобы к следующей ночи она вновь была обольстительной красоткой с сочными грудями и упругими бёдрами, ведь секс мне нужен каждый день. Как и ей. Мы без него не можем, просто не выживаем.
Ведь надо же мне вспоминать утром, после очередной игры, как я трахал сам себя её внутренностями, и смотрел, как она прокалывает себе соски и клитор золотыми иглами. О да! Моя Ви очень любит это. Она может даже кончить, когда я резко оттягиваю её клитор и медленно ввожу в плоть иглу. И это – единственный момент, когда она позволяет себе застонать. И когда я вылизываю её промежность, сосу клитор, слизываю кровь, она делает единственное, что я позволяю ей делать со мной – минет.
Я люблю, как она делает это. У неё прекрасный рот и язык, словно созданные специально для этого. Она делает это с каким-то голодом, смешанным с яростью. Она может грубо оттянуть кожу на моей плоти; может укусить до крови, а потом испачкать ею своё нёбо. И в этот момент, обычно, я кончаю. Но моя Ви не глотает сперму, а продолжает обсасывать мой член. Весь в сперме и крови – он возбуждает её. Не от наслаждения, а от жажды боли, я толкаю член в её рот до самого корня, и с наслаждением смотрю, как её кожа царапается волосками с моего лобка, а яйца врываются в рот. Горло инстинктивно сжимает спазм, и её рвёт. Моей спермой, кровью, желчью. Мне становится неприятно, и я врываюсь в её анус, кромсая всё внутри…
Я думаю, дальше ваша фантазия поможет вам, и вы представите конец нашей маленькой шалости.
Возможно, вас неприятно передёрнет от этого слова. Шалость… Но по-другому я никак не могу назвать то, чем мы занимаемся. Ведь это – лишь игра. Это не повышенная жестокость. Её я проявляю редко, только когда Ви злит меня. А это бывает, когда она просит сама.
Обычно она подходит ко мне, как-то неприятно растягивая шаги, так, что они получаются ленивыми. Она садится передо мной на колени и кладёт мне на ноги голову. Потом она пододвигается и садится мне на пальцы. Её губы оказываются прямо у меня между ног. Она расстёгивает мне ширинку и всасывает в свой рот мой член. И когда я начинаю специально двигать бёдрами, врываясь в её губки, она немного раздвигает ноги, и насаживается на палец моей ноги.
Я не думаю, что она получает от такого траха удовольствие, но, может, в этом и есть наслаждение для неё?
Вчера, в этом ритуале( поверьте, для нас это уже стало неким ритуалом), произошло маленькое отступление от правил. И я вас с удовольствием расскажу об этом отступлении, и, поверьте, вовсе не потому, что мне хочется похвастаться, а, скорее, потому, что я хочу передать вам то удовольствие, которое испытал сам.
Когда моя Ви снова достигла первого, за ту ночь, оргазма, в комнату зашёл мой доберман. А я скажу вам, что, когда мы с Ви занимаемся сексом, то наши гормоны и флюиды высвобождаются, и летают по комнате. И мой Аяк прекрасно почувствовал летающую в воздухе энергию секса и насилия. Разумеется, как и у любого живого существа, у него встал, выражаясь человеческим языком. И тогда я послал своё желание в добермана. И Аяк прекрасно понял меня. Он запрыгнул на Ви сзади, и попытался как-то удовлетворить своё желание. Естественно, у него этого не получилось.
Но ( я не говорил, что моя Ви – зоофилка?), Винера сама вобрала своим анусом плоть пса.
Я не хочу описывать все подробности игры. Скажу только, что утром я с удовольствием вспоминал, как я и Аяк отымели Ви.
Ну, а теперь, после скажем так, предисловия, начнём и сам рассказ. Вы думаете, что, всё это – подробности нашей с Ви интимной жизни, я рассказывал просто так? Ошибаетесь, господа.
Было бы грубой ошибкой сказать, что мы любовники. О, нет! Мы даже не спим. Мы не любим. Но мы нуждаемся. Друг в друге.
То, чем мы занимаемся, можно назвать лишь трахом. Да! Я привязываю её к кровати и начинаю грубо трахать. Без ласк! Это неприемлемо. Между нами не может быть нежности! Единственное, что я позволяю себе, так это зализать раны от цепей на её запястьях, а также следы клыков на шее.
Но и это я делаю не из-за чувств. Даже не из жалости. Я просто не люблю смотреть на уродливость. Я не прикоснусь к ней, если увижу хоть один синяк на её теле! Она должна быть идеальна! Хотя бы для меня…
Вы спросите, так зачем же я занимаюсь этим с ней, если могу решить все проблемы своими руками, или найти хорошую шлюху? Но я скажу вам так: я не хочу пачкать свои руки – мне неприятен запах семени; и также я не буду проникать в чужое тело, я ведь не знаю, чем это обернётся для меня, и для неё. Убивать я не хочу. А из-за секса со мной женщина умрёт.
Секс со мной не обычен. Я не люблю просто получать интерес, удовлетворять физические потребности. Мне нужно получить всё по полной!
Почему именно Ви?
Я уверен в ней и всё. Во-первых, она не заразит меня какой-нибудь дрянью. Она никогда не болеет. Я тоже не заболею, но, согласитесь, не приятно вставлять девчонке, у которой СПИД. Даже вид и запах – другие.
Ну, и во-вторых, пожалуй, самое главное: я могу сознательно покромсать её внутри, порвать влагалище, расцарапать сфинктер, просунуть руку до живота и вырвать матку. Ви не будет стонать от наслаждения, хотя секс со мной доставляет ей безграничное удовольствие; она не будет верещать от боли. Она уснёт и проснётся целой. Вы спросите, как?
Я отвечу. Мы – монстры. Мы можем умереть, разорваться на миллионы клеток, и потом собраться вновь. Да, боль будет, но от боли мы засыпаем. И будем спать ровно столько, сколько потребуется времени до полного восстановления.
Ви я причиняю не много неудобств, и рву её так, чтобы к следующей ночи она вновь была обольстительной красоткой с сочными грудями и упругими бёдрами, ведь секс мне нужен каждый день. Как и ей. Мы без него не можем, просто не выживаем.
Ведь надо же мне вспоминать утром, после очередной игры, как я трахал сам себя её внутренностями, и смотрел, как она прокалывает себе соски и клитор золотыми иглами. О да! Моя Ви очень любит это. Она может даже кончить, когда я резко оттягиваю её клитор и медленно ввожу в плоть иглу. И это – единственный момент, когда она позволяет себе застонать. И когда я вылизываю её промежность, сосу клитор, слизываю кровь, она делает единственное, что я позволяю ей делать со мной – минет.
Я люблю, как она делает это. У неё прекрасный рот и язык, словно созданные специально для этого. Она делает это с каким-то голодом, смешанным с яростью. Она может грубо оттянуть кожу на моей плоти; может укусить до крови, а потом испачкать ею своё нёбо. И в этот момент, обычно, я кончаю. Но моя Ви не глотает сперму, а продолжает обсасывать мой член. Весь в сперме и крови – он возбуждает её. Не от наслаждения, а от жажды боли, я толкаю член в её рот до самого корня, и с наслаждением смотрю, как её кожа царапается волосками с моего лобка, а яйца врываются в рот. Горло инстинктивно сжимает спазм, и её рвёт. Моей спермой, кровью, желчью. Мне становится неприятно, и я врываюсь в её анус, кромсая всё внутри…
Я думаю, дальше ваша фантазия поможет вам, и вы представите конец нашей маленькой шалости.
Возможно, вас неприятно передёрнет от этого слова. Шалость… Но по-другому я никак не могу назвать то, чем мы занимаемся. Ведь это – лишь игра. Это не повышенная жестокость. Её я проявляю редко, только когда Ви злит меня. А это бывает, когда она просит сама.
Обычно она подходит ко мне, как-то неприятно растягивая шаги, так, что они получаются ленивыми. Она садится передо мной на колени и кладёт мне на ноги голову. Потом она пододвигается и садится мне на пальцы. Её губы оказываются прямо у меня между ног. Она расстёгивает мне ширинку и всасывает в свой рот мой член. И когда я начинаю специально двигать бёдрами, врываясь в её губки, она немного раздвигает ноги, и насаживается на палец моей ноги.
Я не думаю, что она получает от такого траха удовольствие, но, может, в этом и есть наслаждение для неё?
Вчера, в этом ритуале( поверьте, для нас это уже стало неким ритуалом), произошло маленькое отступление от правил. И я вас с удовольствием расскажу об этом отступлении, и, поверьте, вовсе не потому, что мне хочется похвастаться, а, скорее, потому, что я хочу передать вам то удовольствие, которое испытал сам.
Когда моя Ви снова достигла первого, за ту ночь, оргазма, в комнату зашёл мой доберман. А я скажу вам, что, когда мы с Ви занимаемся сексом, то наши гормоны и флюиды высвобождаются, и летают по комнате. И мой Аяк прекрасно почувствовал летающую в воздухе энергию секса и насилия. Разумеется, как и у любого живого существа, у него встал, выражаясь человеческим языком. И тогда я послал своё желание в добермана. И Аяк прекрасно понял меня. Он запрыгнул на Ви сзади, и попытался как-то удовлетворить своё желание. Естественно, у него этого не получилось.
Но ( я не говорил, что моя Ви – зоофилка?), Винера сама вобрала своим анусом плоть пса.
Я не хочу описывать все подробности игры. Скажу только, что утром я с удовольствием вспоминал, как я и Аяк отымели Ви.
Ну, а теперь, после скажем так, предисловия, начнём и сам рассказ. Вы думаете, что, всё это – подробности нашей с Ви интимной жизни, я рассказывал просто так? Ошибаетесь, господа.